Стрелы Перуна с разделяющимися боеголовками - Страница 9

Пробыл он без сознания минут пять, не больше, однако успел вмерзнуть в лужу крови, оставшуюся от собак. Рядом никого не было. Где-то слева орали люди и рычали псы. Нашарив секиру, Пряжкин вскочил и оглянулся.

"Где Наташа, — подумал он. — Ведь пропадет же одна! Никогда себе этого не прощу!"

Пригнувшись, чтобы лучше видеть следы на снегу, он побежал в сторону противоположную той, откуда слышались голоса людей и псов. Отпечатки человеческих ног, собачьих лап и оленьих копыт уходили во всех направлениях. Дважды он натыкался на агонизирующие тела псов, а однажды налетел на то, что осталось от ездового оленя — полуобглоданная голова, пара копыт, клочья шерсти и раздробленные хребтовые кости.

— Наташа! — рискуя застудить легкие, орал он через каждые десять шагов. — Наташа!

Следов становилось все меньше и меньше, и Пряжкину, чтобы охватить поиском как можно большую территорию, приходилось бежать зигзагами. Он уже перестал надеяться на удачу, когда наткнулся наконец на отпечаток узкой остроносой подошвы с глубоко вдавленным каблуком. Этот след мог принадлежать только Наташе. Вот она бежала, вот шла, вот присела отдохнуть, вот снова побежала, вот ее путь пересекла цепочка крупных собачьих следов. Впереди что-то вспыхнуло несколько раз, словно человек пытался закурить на ветру, затем донесся приглушенный короткий треск, сразу же перешедший в дикий всхлипывающий визг умирающего зверя.

— А-а-а! — заорал Пряжкин, ускоряя бег. — За-а-арублю! Распотрошу к чертовой матери!

Наташа стояла, прислонившись спиной к заснеженному валуну, а возле ее ног билась, извивалась змеей и колотила лапами смертельно раненная собака. Еще три пса, хоть и слегка озадаченных, но отнюдь не перепуганных, полукругом расположились перед ней. Появление Пряжкина псы вначале не восприняли всерьез, что стоило жизни одному из них и послужило хорошим уроком для остальных. Ноги у Наташи сразу подкосились, и она села на снег, предварительно отбросив далеко в сторону что-то маленькое и блестящее.

— Что с тобой? Ты цела? — бросился к ней Пряжкин. — Все нормально?

— Нормально, — прошептала она. — Вот только ног не чувствую…

Пряжкин присел рядом и стянул с нее правый сапог. Узкая, с крутым подъемом ступня была такая же холодная, как и снег вокруг.

— Больно? — он содрал тоненький белый носок и ущипнул за подошву.

— Нет…

Пальцы с окрашенными ногтями были как сосульки — кажется, дерни резко, отвалятся. Наташа сама уже не могла пошевелить даже мизинцем. Пряжкин выхватил из внутреннего кармана фляжку со спиртом, плеснул его на ладони и принялся грубо, изо всех сил тереть ступню.

— Сейчас, сейчас, — бормотал он. — Потерпи немного.

Опомнившись, он разул ее левую ногу и засунул по колено себе за пазуху, под нательную рубашку. Едва-едва светало. Лишь тяжелое, прерывистое дыхание Пряжкина нарушало тишину вокруг. Неяркий и скудный, стертый белизной вечных снегов мир был пуст, равнодушен и непоколебим. Человеку не было в нем места, точно так же, как в открытом космосе или в глубинах океана.

— Ой, — тихо вскрикнула Наташа. — Колет…

— Это хорошо, хорошо…

Уже не доверяя своим огрубевшим рукам, Пряжкин коснулся порозовевшей ступни губами и почувствовал под тонкой кожей пульсирующее тепло. Внезапно утратив над собой контроль, он впился ртом в эту хрупкую, маленькую ногу и принялся целовать, кусать, почти грызть ее.

Появившийся спустя полчаса Пашка так и застал их: Наташа сидела на снегу, откинув голову и полузакрыв глаза, а Пряжкин, стоя на коленях, мял, целовал, отогревал своим дыханием ее ступню, на этот раз уже левую.

— Ну, привет, — сказал комендант, слезая с нарт. — Куда это вы подевались? Все уже собрались. Только вас ждут…

— Подождут, — сказал Пряжкин странным голосом.

Пашка носом втянул еле уловимый запах спирта и подумал: "Что это с ним? Может, пьяный?"

Экспедиция потеряла третью часть оленей, дюжину нарт и кое-что из поклажи, однако все люди остались живы. Раненых перевязали, а Наташу заставили обуть валенки и намотать под них по две пары толстых шерстяных портянок. Остальным обмороженным поднесли по кружке спирта, и караван продолжил путь.

В полдень и без того бледное небо посветлело над горизонтом еще больше и стало похоже на беспредельно-огромную размытую картину, на которой вверх тормашками смутно рисовались силуэты огромных ледяных утесов. Медленная и низкая прибойная волна, отягощенная шугой и снежным салом, лизала узкий пляж, покрытый черной крупной галькой. Воздух был полон солоноватых неуловимо легких кристаллов.

Олени сразу бросились лизать морскую воду, а люди разбрелись по берегу в поисках принесенных течением и ветром чужеземных сокровищ. Кто-то обнаружил бутылку диковинной формы, кто-то пустую пластмассовую канистру, кто-то доску с гвоздями, из которых можно было выковать вполне приличный нож. Больше всех повезло министру здоровья — ему достались хоть и слегка изодранные, но еще вполне годные к употреблению матросские клеши. Ливония хоть и находилась на самом отшибе, чуть ли не у черта на рогах, считалась тем не менее одной из богатейших провинций государства. Нужды в строевом лесе и топливе она никогда не испытывала.

Именно по высокой пирамиде бревен экспедиция и отыскала просторную, двухэтажную избу губернатора. Страховидные сторожевые псы — прямая родня ночных разбойников — долго не подпускали гостей на территорию усадьбы, но на крыльце появился, наконец, заспанный и недовольный хозяин. В отличие от столичных жителей, он курил не самокрутку, а причудливо изогнутую резную трубку. Фамилия его была Козлявичус. Губернатор Крайней Козленко и губернатор Белой — Козел были его родными братьями.